Купила мама коника

Нынешние дети хотят играть с тем, что само двигается, реагирует на голос и исполняет команды. Психологи противятся новшествам, полагая, что они вредны для детского развития. Продавцы игрушек считают, что подрастающее поколение само разберется в том, что хорошо, а что плохо. Кто прав?

Гости съезжались на дачу на день рождения трехлетней Манечки. Один высокий дядя подарил ей черного коня, умеющего передвигать ногами и как бы скакать, хотя и медленно. Когда стемнело и взрослые были уже подшофе, одному из них пришло в голову испробовать подарок. И тут выяснилось, что конь не только скачет, но и светит красными глазами — публика оказалась интеллигентной и тут же окрестила его «конем апокалипсиса».

Абсурдные, уродские и просто безвкусные игрушки преследуют нас повсюду. Удивительно, но именно они зачастую и нравятся детям. Мы пытаемся купить им нечто развивающее в магазине «Маленький гений» или на худой конец традиционную фарфоровую красотку с локонами — они же кривятся и требуют всех феечек Winx, страшных как смертный грех.

Самостоятельные игрушки

— Главная проблема сегодня — игрушки, играющие сами по себе, без участия ребенка, — убеждена психолог Елена Смирнова, руководитель Центра игры и игрушки при Московском городском психолого-педаго­ги­ческом университете (МГППУ).

Включил — и готово. Взрослым такие игрушки нравятся: они выглядят современно. Но при этом убивают игру — когда утенок сам крякает, ходит и машет крыльями, ребенку остается лишь наблюдать за его активностью. И таких игрушек сейчас большинство, утверждает Елена.

В ее кабинете за стеклом сидят говорящие игрушечные звери из разряда вредных.

— Играть с ними нельзя, — говорит Смирнова. — Надо ждать, пока замолчат. А мягкая игрушка должна исполнять для ребенка роль родственника, когда он чувствует себя одиноким во время болезни или когда идет в детский сад. Если же у игрушки есть голос, свой голос ему вставить уже некуда.

Елена достает из шкафа мячик, который при нажатии начинает петь английский алфавит. Комментирует: «Какие-то песенки тут для маленького ребенка абсолютно бессмысленные». Не вызывает у нее доверия и говорящий младенец, который при включении произносит: «Что будем сегодня делать?» — «Он каждые три минуты такие реплики подает. Как с ним играть, если он мне сейчас опять что-то скажет? Выполнять его команды вроде “расскажи мне сказку” или “мне холодно, надень на меня курточку”?»

— Если ребенок в детстве лишен игры, в дальнейшем это ведет к отсутствию инициативы, фантазии, навыков кооперации, к неустойчивой самоидентификации, к недостатку произвольности, невозможности организовать свое поведение и управлять им, — считает Елена. — С одной стороны, малышу предлагается бесконечный видеоряд ТВ для пассивного восприятия, с другой — игрушка, не предполагающая его активности. У ребенка отсутствует душевная жизнь, нет внутренней работы, а есть зависимость от предлагаемого. Эта зависимость в дальнейшем перерастает в другие виды аддикции.

— Страшная правда психологов заключается в следующем: для развития ребенку достаточно десяти игрушек. Они поместятся в небольшом ящике и будут стоить вам три тысячи рублей максимум, — говорит Роман Федотов, гендиректор маркетинго-коммуника­цион­ного агентства «Игропром». — Но с этим игрушками одна проблема: вам придется самим играть в них с ребенком.

Раньше трехлетнего мальчика вполне устраивал самый обыкновенный грузовичок. Теперь необходимо, чтобы у него еще и фары горели, чтобы он издавал звуки и общался с предметами, которые кладут ему в кузов. Кукла, просто говорящая «мама», не нравится современной девочке — ее интересует кукла, которая поет, просит есть, может описаться или заболеть.

— Вспомните бум тамагочи, когда каждый ребенок хотел ухаживать за электронным питомцем, — говорит Роман. — Игрушки все больше должны походить на реальные существа. Границы между телевизором и игровой комнатой для детей практически не существует: они играют в тех же персонажей, которых видят на экране, и хотят, чтобы они вели себя так же, как в мультфильме. А индустрия игрушек просто следует за этим трендом.

В ежегодно составляемом списке лучших игрушек Америки (в России подобных спис­ков нет, но рынок игрушек у нас сейчас примерно одинаковый) лидирует автоматический динозавр Playskool Kota My Triceratops Dinosaur. Название дурацкое и длинное, зато сам динозаврик — просто прелесть и обладает множеством функций. Дети в восторге.

Ничуть не меньший восторг вызывают новые интерактивные игрушки у Надежды Журиной, директора оптовой компании «С-Тойз», поставляющей игровую продукцию в магазины сети «Детский мир». Она представляет мне пса Бисквита. Он очень крупный, двигает головой и ушами, как настоящая собака, но с чудовищным лязгом. Скулит, ложится, лает в ответ на команды, понимает русский язык. Разговаривать с Бисквитом надо отчетливо произнося слова и направляя звук прямо ему в пасть — иначе может и не разобрать. Пытаюсь погладить пса, он линяет. Почти как настоящий.

Следующий на очереди — попугай. Он постоянно говорит: «Кеша хороший», «Кеша хочет кушать». Может запомнить любую фразу и повторять ее, как классический попка-дурак. «Это настоящие интерактивные игрушки с программой, с ними можно общаться, — говорит Надежда. — Вещи типа “нажал кнопку — игрушка что-то сделала” уходят в прошлое». Птица перебивает ее — она встревает в разговор каждые две минуты и мешает нам. Окажись на моем месте психолог, эксперт по полезным детским игрушкам, он, думаю, сильно разозлился бы.

Игры на столе

— На самом деле развивающих игр в продаже достаточно, — уверена Надежда Журина. — Из конструкторов нет только блочного дома — помните, был такой набор гэдээровский? А так есть и гнущиеся металлические, как в нашем с вами детстве, и деревянные избы-срубы. Родитель может найти в магазине все свои любимые в прошлом игрушки.

Однако конструкторами линейка развивающих игр не заканчивается. Родители могут существенно расходиться во мнениях, что именно полезно их ребенку, да и разные дети развивают себя разными способами. Одних хлебом не корми — дай разломать машинку на мелкие части, другим, напротив, купи ЛЕГО из нескольких сот частей. Есть дети-деструкторы и есть конструкторы, и уже года в два различия между ними очевидны.

Путь, якобы ведущий к гармонизации детской психики вне зависимости от ее типа, предлагают психологи. В одном из шкафов в Центре игры и игрушки при МГППУ хранятся образцы полезных игрушек — окрашенные в спокойные цвета, а то и вовсе бес­цветные машинки, лошадки, паровозики. Я смотрю на них с недоверием. Деревянные, округлые, надежные, все на крепких шарнирах — такие чурбачки точно не разломишь, да и зачем? Внутри-то ведь ничего нет.

Елена Смирнова признает, что игрушки эти, возможно, и слишком просты, и недостаточно привлекательны, но при этом они необходимы для детского развития. «Все педагоги совпадают во взглядах на полезные игрушки, но их взгляды расходятся с рынком», — говорит она и показывает однозначно вредный для развития моторики игровой набор. Это человечек со схематично обозначенными внутренними органами плюс комплект органов в отдельном мешочке. Если печень человечка по форме совпадет с фрагментом из набора, врач-играющий может оставить орган себе. Если, не дай бог, вместо печени приложишь к человечку поджелудочную, он завибрирует с неприятным звуком. Судя по уровню сложности, игра рассчитана на ребенка трех лет.

— Мало того что это ужас-ужас с моральной точки зрения, так еще и органы расположены неправильно, — удрученно говорит Смирнова. — А вообще это еще одна проблема — дидактизация игрушки: она не только забавляет, но и развивает. Возьмем настольные игры — там на каждом шагу ребенок должен то загадку разгадать, то что-то усвоить. А это уводит в сторону от главного назначения игры: ребенок, играя, должен научиться действовать по правилам и смиряться с неудачами — научиться проигрывать.

С тем, что настольные игры как таковые полезны, психолог Смирнова не спорит. Роман Федотов, «игрушечник» новой волны, комментирует увлечение разнообразными «Монополиями» довольно цинично:

— Шумиху вокруг них много лет создают маркетологи Hasbro, крупнейшей в мире компании по производству настольных игр. На это тратятся миллиарды долларов ежегодно. Поэтому хочешь не хочешь, но «Монополию» ты знать обязан. Идея в следующем: чтобы продать побольше игр, нужна пропаганда семьи, собравшейся за столом. Играть вдвоем или одному — не очень. Говорить вчетвером — это большая наука, кто-то должен иногда молчать. А играть можно хоть вчетвером, хоть вшестером, и это будет весело и шумно. Люди покупают «Монополию» и играют в нее не потому, что любят это дело, а исключительно ради компании.

В упомянутом выше американском рейтинге лучших игрушек за 2009 год второе место занимает настольная игра «Бакуган». Она состоит из игрового поля, металлических карточек и цветных шариков. Если пустить шарик по правильной траектории, он, попав на карточку, раскроется и превратится в маленькое техносущество. Создателям «Бакугана» хочется пожать руку: они взяли традиционную настольную игру, заставляющую угрюмых, стеснительных мальчиков и девочек общаться и смеяться, стилизовали ее под привычную детям компьютерную игрушку, добавили немного волшебства (самораскрывающиеся шарики), и вот вам начало нового тренда — игра, в которую можно играть самой что ни на есть настоящей, невиртуальной компанией, но снабженная интерактивными элементами.

Проникновение интернета в детское сообщество кажется Роману Федотову важным трендом:

— Сейчас производится много игрушек с USB-портом. Например, вы покупаете будильник, который может петь песни из мультфильмов. Через USB вы соединяете ваш будильник с сайтом производителя, вводите свои данные — и вот уже в утренней песне-побудке звучит ваше имя. Не просто «просыпайся», а «просыпайся, Маша».

Дети, родившиеся незадолго до начала продаж айфонов, уверены, что любую светящуюся картинку можно перелистнуть сколь­зящим движением пальца по монитору. И что вообще монитор создан для тыканья в него пальцами. Так что если вы предложите игрушку с обычным, несенсорным экраном, ребенок будет страшно разочарован.

При всем при этом пытаться обойти реалии сегодняшнего дня и тормозить ребенка, подсовывая ему вместо компьютера деревянные чурбачки, — глупо, а может, и преступно. Сегодня много говорят о гиперактивности детей, их перегруженности, дислексии и дисграфии, неспособности воспринимать учебный материал. Родители делают вид, будто не понимают, что неврозы их детей возникают не из-за электронных игрушек и мультиков, а из-за их собственной нервозности, которая передается детям.

Если времени на ребенка у вас мало, ну купите вы ему эту говорящую азбуку, которую психологи считают дьявольским изобретением, пусть выучит по ней буквы. И выключите совесть, которая нашептывает: «плохая-плохая мама». Чем меньше у родителей чувства вины, тем меньше вероятность, что ребенок сядет им на шею.

Винкс против Барби

Мир кукол только на первый взгляд кажется консервативным и безобидным. На самом деле там идут нескончаемые войны: какой должна быть полезная кукла? Как она должна выглядеть? Чему учить? По мнению Елены Смирновой, современные куклы перестали походить на людей вообще и на детей в частности. Зато они все больше напоминают кино— и мультперсонажей. На полках магазинов детей поджидают люди-машины, люди-насекомые, люди-мутанты. Нишу кукол-детей занимают младенцы — тренажеры по уходу за потомством.

— Кукол, похожих на девочек от семи до двенадцати лет — девочек того возраста, в котором играют в куклы, — на рынке нет, — считает Елена. — В магазине ребенок реагирует на Барби, потому что она хорошо одета, а кукла нужна для другого — для осознания ребенком своего образа жизни и его воспроизведения в игре.

Елена достает из шкафа куклу с плаксивым резиновым личиком:

— У нее гипертрофированно уродливое выражение, как будто старушечье. Была такая мода на экспрешн доллз — кукол с кричащими или плачущими лицами. Они навязывают детям определенную мимику: вольно или невольно, но ребенок уподобляется настроению своей куклы.

Подходим к кукольной голове «Юный парикмахер». На мой взгляд, это гениальное изобретение, помогающее девочке научиться самой плести косы любой сложности, накручивать волосы не кое-как, а по схеме. Не всякая взрослая женщина такое умеет, а  значит, оттачивать мастерство нужно с детства. Елена так не думает:

— Действия с отделенной от тела человеческой головой непедагогичны. У нас и так девочки сдвинуты на самоукрашательстве.

Писающие куклы — тоже зло: «В игре ребенок должен создавать воображаемую ситуацию. Реальность должна отличаться от того, что он задумал».

Смирнову поддерживают американские коллеги. В прошлом году рейтинг худших подарков для детей возглавила кукла Baby Alive, которую надо кормить и водить в туалет (еда и подгузники продаются отдельно). «Живая» кукла рассчитана на детей от полугода до пяти и вроде бы призвана служить благой цели — учить ребенка ходить на горшок. Однако ее появление вызвало многочисленные протесты со стороны религиозных деятелей: «Baby Alive — почти порнография, ее возможности заставляют краснеть даже взрослого человека».

Противостояние возникает не только между психологами, не одобряющими писающих кукол, и девочками, которые просят купить их себе на день рождения. Во внутреннем конфликте находятся и девочки разных поколений. Лучший пример тому — пришедшие на смену Барби и Братц куклы Винкс. Трансляция мультсериала Winx о четырех феях вызвала повальное увлечение кукол­ками с длинными тонкими ножками — у девочек от пяти до десяти лет. Те же, кому перевалило за двенадцать, на тему Винкс и говорить-то спокойно не могут: во-первых, у них окончательно утрачены человеческие пропорции, во-вторых, лица мультяшные, в-третьих, они не взрослые девушки с формами, а подростки, которым даже лифчик не нужен. Все это нравится младшим девочкам и отвратительно тем, кто вырос на Барби и Братц.

Бум Барби в России пришелся на начало 90−х и удивительным образом совпал с расцветом новорусских понтов и гламурного сознания. В соответствии с духом времени кукла имела хорошо проработанную лак­шери-линию: замки, яхты, лимузины, платья — копии подиумных коллекций. Детям конца 90−х довелось пожить в мире Братц, которые на вид были моложе Барби. Они позиционировались как юные девушки, которым еще рано иметь дворцы, зато самое время — много пар обуви, диджейскую установку, мотоцикл, модно одетого парня (по этой части в мире Барби имелись проблемы). И Барби, и Братц были похожи на существ женского пола, сошедших с обложек журналов. И хотя губы Братц явно подвергались хирургическому вмешательству, кое-что человеческое в их лицах все же проглядывало.

Куклы нового поколения, Винкс, к человеку как биологическому виду отношения не имеют практически никакого. Это почти стопроцентный «аватар» — пропорции тела и строение лица взяты без изменений из мультсериала Winx. Старшим девочкам эти куклы кажутся уродливыми, младшие от них млеют — поскольку выросли на мультканалах, где царят герои аниме. Мера условности у этого поколения так велика, что нам и не представить.

Впрочем, от условно-человеческих Винкс до крашеных деревяшек, воспеваемых психологами, не так уж и далеко. А значит, идея скучных ретроигрушек побеждает, и ребенку достаточно десяти чурбачков. Так за что же борются корпорации, выпускающие кукол? Ответ: за культурные коды (они же мультяшные, киношные образы, они же товарные марки) и уровень соответствия им.

Детские психологи уже давно не знают, чем живут дети. Психолог вещает что-то из прошлого, но ребенок живет в настоящем — и чуть-чуть в будущем. Он не держится за то прекрасное — традиционное — прошлое, которое имеют в виду психолог и обдуренный им родитель. Гораздо лучше наших чад понимает империя Hasbro, выпустившая Бисквита и сотни подобных ему чудес: она имеет лаборатории, куда приходят мальчики и девочки — чтобы «протестировать» новые игрушки, — а производитель наблюдает за их реакцией. И если какая-нибудь «корпорация игрушечных монстров» уверена, что новая игрушка хороша, скорее всего, это так и есть.

Фото: Peter Menzel/ASA/Aurora photos; AP; AP (2); Getty Images/Fotobank (2) Русский репортер