Юрий Норштейн о мультипликации, творчестве, печали, музыке…

Встреча Юрия Норштейна прошла в петербургском Музее печати совместно с художником Игорем Олейниковым. На ней оба мастера рассказали о 15-летнем юбилее издательства «Вита Нова», выходе новой книги с иллюстрациями Олейникова и о многом другом.
Создатель «Ежика в тумане» в последний раз был в Питере ровно год назад. «Игрушки.Сегмент.Ру» побывали на этой редкой встрече и предлагают небольшой материал-рассуждение великого мастера мультипликации. В тексте мы постарались сохранить авторскую стилистику.

О мультипликации

«Мультипликация сейчас накрылась медным тазом. То, что происходит сегодня, не происходило раньше. Талантливые люди и сейчас есть, но на них столько всего наваливается, что они не успевают стать талантливыми и становятся деловыми.
Если хочешь оставаться самим собой, то мультипликацией заниматься сейчас стало очень трудно. Почти неподъемно. Сегодня все говорят: свобода, свобода, свобода. А на самом деле свобода тяжело дается, тяжело покупается. Если говорить о свободе подлинной, о свободе трудоемкой... Недавно был повтор передачи по телевидению с одним из моих жизненных героев. Он сказал: «Есть два момента свободы: я делаю то, что хочу, но самое главное - я не делаю, того, чего не хочу». Это важный момент. Я не хочу делать, того чего не хочу. Сейчас играет роль, только то, сколько продукт принесет «бабла»...Ничего другого пока что нет. К сожалению».

О «Союзмультфильме»

«Слухи о возрождении студии мультипликации сильно преувеличены. Я это понял по одной фразе от бывшего руководителя, но слова были сказаны и никуда не денешься...У нас всегда на студии были собаки. Одна сменяла другую, но всегда какая-то жила и всегда все ее холили, гладили, а она в свою очередь всех знала. Потом в «Союзмультфильме» прозвучала такая фраза: «В офисе собак быть не должно!» Больше уже ничего про студию можно не говорить. Это место в Советском союзе было одним из самых счастливых, уж по количеству вырабатываемого смеха - точно. И вообразите этих собак, которые везде гуляли, ходили везде - их отравили…Вчера я узнал эту новость. Кто? Непонятно, может, уличные догхантеры…Но в воздухе какая-то отрава носится, и я не знаю, сможет ли творчество перекачать этот воздух, сделать его снова чистым? Я думаю, что нет».

«Мы же видим, как появляется лидер, но, на самом деле, вождь - он и есть вождь. И дело даже не в том, хороший он политик или нет. А дело в загазовывании атмосферы, это делается для того, чтобы фигуру заметили, чтобы он с этого вовремя получил искомое и необходимое. Потому что политик должен быть политиком, творческий человек – творческим, а дворник – дворником. Каждый должен хорошо заниматься своим делом. Все должно быть связано с природными законами. Мы же дереву не можем дать взятку, и дерево не дает никому ее. Оно живет и все. А вокруг дерева происходит кошмарная суета по горизонтали и вертикали. Поэтому, когда начинаешь об этом думать, становится очень грустно».

«А чтобы киностудия действительно ожила, мы хотели написать Путину, когда он был премьером. К сожалению, мы пришли к состоянию, когда принципы товарищества… Расскажу немного о слове «товарищество». Вот в Англии нет этого слова, все привыкли говорить «господин», думают, что мир поменяется. Ничуть! Он никогда не поменяется. Потому что от слова господин можно образовать только слово господство, а от товарища – товарищество. Разницу чувствуете? Вот это состояние исчезает вообще.
Получилось так, что деньги, которые должны были быть выделены на подъем киностудии «Союзмультфильм», разошлись по разным карманам. Для решения проблемы нужно определенное количество денег, чтобы создать курсы, на которых обучать аниматоров. Один выпуск, второй выпуск…Чтобы ее насытить бродильным веществом под названием «творчество» и тогда можно рассчитывать на подъем. А если кидать на эффектные проекты деньги, то проект будет, но, как правило, не очень хороший. Потому что коммерческие проекты…сколько мы можем полнометражных фильмов выпускать? Можем ли мы назвать действительно что-то подлинное, чтобы сказать – это произведение искусства? Я не знаю такого. И этого не происходит в данный момент, а деньги разбираются и попадают в те места, которым они попросту не нужны. Я имею в виду, Михаила Сельянова, самого успешного на сегодня продюсера. Львиная доля денег попадает ему, может он их, конечно, и на дело употребляет. Я не знаю. Но попадает не на киностудию, а туда. Другая часть средств попала на проект «Смешарики»…
А киностудия кровью харкает, нет у нее проектов. Три было -на них 10 миллионов рублей дали. Это не просто ничтожно. Это ничто! Поэтому если в газетах мелькает «киностудия «Союзмультфильм» возрождается», то ничего там нет. Хотя я должен сказать, что сумасшедшую работу на ней проводит Миша Алдашин. Он снял фильм «Рождество», один из талантливейших людей. Там есть талантливые! Есть! Пока природе еще не дали взятку, пока еще жизнь сама по себе производит таланты.
А рассвета студии я не увижу точно».

О процессе создания персонажа

«В комнате, где работают мультипликаторы, стоят большие зеркала: когда нужно было что-то проверить, то они сами стояли перед зеркалом».

О музыке в работе

«Я без этого просто не могу работать: если нет музыкального состояния, то я не могу. Выбор абсолютно разный, все зависит от предполагаемого в фильме. Тогда ты ищешь какие-то параллели музыки, и она в тебе начинает звучать или это могут быть музыкальные психологические темы, ты становящиеся частью этого пространства. Я в этом случае привожу всегда один пример, который у меня произошел на фильме «Сказка сказок». Фильма еще тогда не было, были только «почеркушки», потому что начало всегда болезненное. И оно настолько болезненно, что ты просто делаешь какие-то закорючки. Если этот листок попадет кому-нибудь на исследование, то скажут, что этот человек маниакально-депрессивный. Так вот, сидели мы с коллегой и ее шестилетней дочкой. Передо мной листок, я что-то рисовал и пел «враги сожгли родную хату». Тут я понимаю, что шестилетняя Катя у меня на коленях замерла и мне на руку падает слеза. Я у нее спрашиваю: «Катя, ты что?» И она заливается слезами. Я подумал про себя, что все-таки, когда есть произведение искусства, то оно как пушкинское – «на все времена». И эта песня, она трогает. Что могла знать маленькая девочка о войне, о врагах? Однако, когда все точно, все попадает в переживания. Без этого состояния жить невозможно. А в творчестве у меня в один момент может быть Шуберт, а в другой - симфония Баха».

«На студии был изумительный режиссер Валерий Угаров. Он все время был окружен ударными инструментами, и такое чувство создавалось, что он был окружен инструменталью. Он все время ходил в этом состоянии, которое медленно переходило в работу. Появляется какой-то невероятный резонанс. Я все время, разрабатывая сценку, напевал себе колыбельную, чтобы возвратить свой коммунальный коридор в старой квартире. На втором этаже был длинный коридор, там - около 20 комнат, а на первом этаже - половина, так как часть была отсечена другим входом в дом. Вот туда я мысленно все время проходил с этой музыкой».

О грустных книжках

«В прошлом году я с книжкой «Ежик в тумане» сидел на ВВЦ в Москве с читателями, подходит ко мне мама и спрашивает, что за книжка. Потом задает вопрос : «Она печальная?». Я не знал, что ответить. Она продолжает: «Мы с сыном читали книжку и расплакались, насколько она была печальной». Я ей отвечаю:
- Но это же хорошо.
-Нет, не хорошо.
Потом снова задает вопрос о грусти.

- А это какая книжка?
- Печальная, - ответил я ей».

О маленьком человеке

«Это все очень опасно, у маленького человека забирают все подлинное, и он останется дистиллированным, то есть неспособным к сопротивлению. Как при болезни, когда организм теряет сопротивляемость и погибает. Вот к чему мы идем».

О запретах

«Наш премьер-министр, скорее всего, в детстве не смотрел, как работает стиральная машина или швейная машина, ничего в детстве не ломал, от мамы не отходил, с плохими мальчиками не дружил, играл аккуратно в песочнице, потом рассказывал маме, кто плохой, а кто хороший. И в результате стал премьер-министром.
Мне вчера Лена Камбурова позвонила, чтобы договориться о вечере в ее театре, я ее убедил в том, что когда мы соберемся, устроим импровизацию. А она мне в ответ: «Медведев издал циркуляр: «следующий год будет годом Константина Симонова». Все театры обязаны ставить его». Вот куда мы медленно молча входим, а потом нас там запрут, как следует. Это драма.
В свое время был снят фильм «Лиса и заяц», там петух курит. И вот, как-то пришло письмо от наставника судна Калининградского порта. Он написал, что детям подают плохой пример, потому что петух курит. Ему наши редакторы ничего так и не ответили, а я просто сказал, что в следующий раз петух будет есть леденцы. Вот куда мы приходим».

О застое

«Я в ужас прихожу, если понимаю, что попадаю в накатанную колею, это для меня абсолютно невозможно, я прекращаю работать и захожу с другой части света. Как чувствуешь, что что-то идет легко и вспоминаешь, что ты уже где-то видел, так сразу надо действие прекращать. Это очень опасные условия, они очень прельстительны — ничего не надо преодолевать. Я знаю по себе, что если есть ощущение легкости, значит, результат будет очень средний. А если ты весь на нервах и чувствуешь, что сделал какую-то «дрянь», то результат совсем другой. Твои нервы бессознательным путем уходят в это «поле» - работать».

О монтаже

«Он может исправить устройство фильма, только тогда, когда нет внутренней идеи и нет ничего. Есть дрожание фильма внутри головы, по этому сценарию все строится. Это не кино, где план - туда, план - сюда и подсъемы. Тут все иначе. Мультипликаторы-режиссеры гораздо более опытны, чем просто режиссеры. Это мультипликация, а не игровое кино. В мультфильме - подвязано все, и музыкальное движение, и наброски на бумаге».

А закончил общение с читателями мультипликатор фразой:
«Творчество — это очень болезненное состояние, творчество - это не то, что о нем думают».

Варвара Фуфаева,
Игрушки.Сегмент.Ру